– Это ты мне? Да я не сказал ни слова… Я тебя не прерывал… На вот твой стакан!

– Спасибо, Сонк! Ну, кормчий, сначала они засунули нас в дом в западной части города…

– Внизу, уже около полей.

– Черт возьми, тогда давай ты рассказывай эту историю, Джохан!

– Хорошо. О Боже, кормчий, это было ужасно… Ни еды, ни выпивки, и эти чертовы бумажные дома – как будто живешь в поле: ни помочиться, ни в носу поковырять – ничего не сделаешь, чтоб за тобой кто-нибудь не подсматривал, да? Самый слабый шум – и тут же собираются все соседи, и уже самурай на крыльце, а кому нужно, чтобы вокруг слонялись эти мерзавцы, а? Они размахивали перед нами своими мечами, кричали и вопили – просили нас вести себя спокойно. Однажды ночью кто-то уронил свечу – так эти обезьяны прямо обмочились! Боже мой, вы бы это слышали! Они прибежали из своих деревянных домов с ведрами воды, проклятые Богом сумасшедшие, шикали, кланялись и ругались… Всего-то одна паршивая стена сгорела. А сбежались они прямо сотнями, как тараканы. Негодяи! Вы…

– Ага, дальше!

– Ты хочешь рассказать?

– Ну, Джохан, не обращай на него внимания. Он всего только паршивый повар.

– Что-что-о?..

– Ох, заткнись! Ради Бога! – Ван-Некк поспешил продолжить рассказ: – На следующий день, кормчий, они выпроводили нас оттуда в другой дом, у пристани. Там было так же плохо. Потом, через несколько недель Джохан наткнулся на это место. Ему единственному из нас разрешали выходить, на этот раз из-за корабля. Они каждый день забирали его и вечером приводили обратно. Он ходил на рыбалку – мы были всего в нескольких сотнях ярдов от моря… Лучше ты расскажи об этом, Джохан.

Блэксорн почувствовал зуд в босой ноге и машинально почесал ее. Но стало еще хуже. Тут он увидел пестрое пятно на ноге от блошиных укусов, а Винк гордо продолжал:

– Все так и было, как говорил Баккус, кормчий. Я спросил Сато-сама, нельзя ли нам переехать, и он сказал – да, почему бы и нет. Они обычно отпускали меня ловить рыбу на одной из своих маленьких лодок, чтобы я мог убить время. Вот мой нос и привел меня сюда, кормчий. Старый нос привел меня к крови!

Блэксорна осенило: «Бойня! Бойня и дубильня! Вот оно что!» Он замолчал и побледнел.

– Что такое? В чем дело?

– Так здесь деревня эта? Боже мой, эти люди – эта?

– Так что тут плохого? – удивился Ван-Некк, – Верно, здесь живут эта.

Блэксорн отмахивался от москитов, заполнивших все пространство, по его коже побежали мурашки.

– Проклятые жучки! Они… они же гнилые, не так ли? Здесь же дубильня, да?

– Да. Несколько улиц наверху, ну и что?

– Ничего. Я не узнал запаха, вот и все.

– А что тебе эта?

– Я… Я, дурак, не понял. Если бы я видел мужчин, я бы догадался по коротким волосам. А с женщинами никогда не знаешь… Извини. Ну, продолжай свою историю, Винк.

– Ну, тогда они сказали…

Жан Ропер прервал их:

– Подожди минутку, Винк! Так что тут такого, кормчий? Что плохого в эта?

– Только то, что японцы считают их другими существами. Они палачи, живодеры, имеют дело с трупами. – Он чувствовал, что на него все смотрят, особенно Жан Ропер. – Эта – живодеры, это их работа, – повторил он, пытаясь говорить как можно беззаботнее. – Они убивают старых лошадей и быков и имеют дело с мертвецами.

– Но что тут плохого, кормчий? Ты сам не меньше дюжины раз хоронил людей, клал их в саваны, обмывал – мы все так делали, да? Мы сами разделываем мясо, всегда так делали. Джин-сель, вот он, – он был палачом… Что тут плохого?

– Ничего, конечно, – Блэксорн знал, что это так, и все же чувствовал себя оскверненным. Винк фыркнул:

– Эта – лучшие из всех язычников, которых мы встречали. Они больше похожи на нас, чем все остальные ублюдки. Нам чертовски повезло, что мы здесь, кормчий, – нет проблем со свежим мясом или жиром: они дают нам все, и не надо ни о чем заботиться.

– Правильно. Если бы вы жили с эта, кормчий…

– Боже мой, да кормчему приходилось все время жить с другими негодяями! Он не знает никого лучше их. А что, сходить за толстозадой Мэри, Сонк?

– Или Двухзадой?

– Нет уж, не ее, не эту старую шлюху! Кормчему захочется чего-нибудь особенного. Давай спросим Мама-сан…

– Бьюсь об заклад, он изголодался по настоящей жратве! Эй, Сонк, отрежь-ка ему кусок мяса.

– Вот еще грог…

– Трижды ура кормчему!..

В этом веселом гвалте Ван-Некк хлопал Блэксорна по плечам:

– Вы дома, кормчий, старина! Теперь вы вернулись к нам, наши молитвы услышаны, и теперь все хорошо! Вы дома, старина… Слушайте, ложитесь на мою койку! Я требую!…

Блэксорн приветливо помахал рукой в последний раз. Из темноты в дальнем конце моста послышались ответные крики. Как только он отвернулся, его вынужденная сердечность испарилась; он повернул за угол, стража из десяти самураев шла за ним.

По дороге обратно в замок он погрузился в мучительные раздумья. Ничего плохого нет в эта, и все-таки все здесь не так… А его команда, его собственные люди… А эти язычники, иностранцы, враги…

Он плохо различал улицы, мосты и переулки, которыми они проходили. Вдруг он поймал себя на том, что засунул руку в карман кимоно и чешется – и тут же остановился как вкопанный.

– Эти чертовы грязные… – Он распустил пояс, содрал с себя промокшие от пота кимоно и, как если бы оно было грязное, скомкал и бросил в канаву.

– Досо, нан дес ка, Анджин-сан? – обратился к нему один из самураев.

– Нани мо! Ничего, ей-Богу! – Блэксорн двинулся дальше со своими мечами.

– Ах! Эта! Вакаримас! Гомен насаи! – Самураи залопотали что-то между собой, но он не обращал на них внимания.

«Так-то лучше», – подумал он про себя с деланным облегчением, не заметив, что идет почти раздетым, – зато кожа перестала чесаться, когда он сбросил кимоно с набившимися туда блохами.

– Боже мой, как бы я хотел прямо сейчас принять ванну!

Он поведал команде о своих приключениях, но не о том, что стал самураем и хатамото, или о том, что он один из любимчиков Торанаги, или о Фудзико. И о Марико тоже. И что они должны будут пристать в Нагасаки и штурмом брать Черный Корабль, и что он будет командовать самураями… «Это можно сделать позднее. – сказал он себе устало. – Как и все остальное. Смогу ли я когда-нибудь рассказать им о Марико-сан?»

Его деревянные башмаки простучали по деревянным планкам Первого Моста. Часовые-самураи, также полуголые, сидели в небрежных позах, пока не увидели его, – они сразу же встали и вежливо раскланялись, напряженно следя за Блэксорном, пока он проходил мимо: им казалось невероятным, что этому чужеземцу так симпатизировал господин Торанага и, это совсем уж невероятно, удостоил его никогда ранее не дававшегося варварам звания хатамото и самурая.

У главных южных ворот замка его ждал еще один сопровождающий. Блэксорна проводили в дом, расположенный в пределах внутреннего кольца. Ему отвели комнату в одном из укрепленных, хотя и очень симпатичных гостевых домиков, но он вежливо отказался сразу же идти туда.

– Пожалуйста, сначала в баню, – сказал он самураю.

– Ах, понятно… Это очень предусмотрительно с вашей стороны. Банный домик вот там, Анджин-сан. Да, жаркий сегодня денек, не так ли? И я слышал, вы спускались к этим грязнулям… Остальные гости в вашем домике оценят вашу предусмотрительность. Я благодарю вас от их имени.

Блэксорн не уловил всей этой любезной речи, но понял слово «грязнулям». «Так называют моих людей и меня – нас, а не их, бедняг, не эта».

– Добрый вечер, Анджин-сан, – приветствовал его главный банщик. Это был огромный, средних лет мужчина с большим животом и мощными бицепсами. Его только что разбудила служанка – прибыл поздний посетитель. Он хлопнул в ладоши. Появились банщицы, Блэксорн прошел за ними в мыльную: его сполоснули, намылили, он попросил повторить все снова, потом, уже в ванной комнате, влез в очень горячую воду и терпел сколько мог и, наконец, отдался умопомрочающей хватке массажиста – сильные руки мяли его, втирали в кожу ароматное масло, раскручивали мускулы и шею… Потом его провели в комнату отдыха, где подали выстиранное, просушенное на солнце кимоно. Блэксорн прилег, глубоко вздохнул и полностью отдался необыкновенно приятному ощущению возвращающейся бодрости и одновременно расслабленности.